Литературная Премия Александра Солженицына
страница-1

------------------------------------------------------

Газета «Известия» / 24.02.2013

«Может, когда выйду на пенсию закончу перевод «Одиссеи»

Поэт Максим Амелин — о Солженицыне и поэзии, литературном новаторстве и переводах Гомера.

Лауреатом литературной премии Александра Солженицына стал поэт, переводчик, издатель Максим Амелин. Поздравления он принимал в Вильнюсе, где сейчас участвует в Международной книжной ярмарке. Максим Амелин ответил на вопросы «Известий».

— Вы знали о присуждении этой премии заранее?

— Был предварительный разговор, но ничего конкретного я до этой минуты не знал.

— Премии Солженицына удостаивались самые разные творцы — прозаики, публицисты, даже создатели телесериалов...

— Солженицын вообще-то написал целый большой том стихов. Поэзия его интересовала как форма речи. Но это малоизвестно, что он стихи сочинял.

— А должны ли поэты выходить на это общее соревнование или нужны отдельные премии?

— В поэзии сейчас вообще мало премий. Хотя это, что называется, первородное словесное творчество. Существует премия «Поэт», но это особая награда, дается за выслугу лет. Есть еще «Московский счет».

— Вам присудили премию «за новаторские опыты, раздвигающие границы и возможности лирической поэзии». А есть ли вообще границы новаторства, есть ли ему предел?

— Я считаю, что нет. Русский язык еще далеко не выработан. Сворачивать новаторскую деятельность по развитию выразительных средств русской поэзии пока рановато. Как бы это ни пытались сейчас делать. Одни занимаются полной консервацией, другие — уменьшением того пятачка, на котором вообще еще можно высказываться. Мне кажется, что оба пути тупиковые. Нужна новая выразительность. Я не говорю, что поэзия обязательно должна откликаться — «утром в газете, вечером в куплете». Но она не может не реагировать на вызовы современности. Причем не на поверхностном, а на глубинном уровне. Поэт, правда, специфическим образом реагирует: может быть, не каждый сейчас это считывает. Но все будет считано потом.

— В формулировке также говорится о вашей просветительской деятельности. Но нынешний тренд скорее традиционалистский, идет «консервирование» накопленного. Как тут можно «просвещать»?

— Да, нам говорят: давайте перестанем испытывать все, что мы знаем, научными методами, а будем этому поклоняться. Я по-другому на это смотрю. Карта русской поэзии еще до сих пор неясна, историю стихотворчества нужно переписывать. Например, я нашел верлибр 1738 года, то есть написанный еще до четырехстопного ямба Ломоносова. Явления оказываются сложнее, чем они описаны в учебниках.

Конечно, нельзя какие-то вещи совсем разрушать, но нужно трезво на них смотреть. Не все еще открыто. И ХХ век до сих пор непонятен. Нужно этим заниматься. Были бы только силы.

— К слову о том, «чем нужно заниматься»: только что вы опубликовали в «Новом мире» фрагмент из перевода «Одиссеи» Гомера. Существуют только три перевода этой эпической поэмы на русский, в то время как на английском вариантов около дюжины. Почему переводов так мало, должно ли это регулироваться?

— Вообще-то должно. Ведь действительно существует малое количество переводов одного из главных текстов мировой культуры. Есть, условно говоря, Библия и поэмы Гомера — это составляющие европейской культуры. Есть еще Данте. Но поэмы Гомера — основа, из них вышла философия Платона и многое другое. На все нужны силы и время, а современный человек, к сожалению, в этом ограничен. Еще и в средствах...

— Да, в предисловии вы рассказываете, сколько получал за работу над переводом «Илиады» Николай Гнедич.

— Да, он получал хороший пенсион из казны. Потому тексты и возникли. А если бы он продавал пеньку с наследных имений, что бы тогда было? Никакой «Илиады» мы бы не дождались. Куда сейчас пойти, чтобы получить грант на перевод «Одиссеи»? Поэтому я пока не знаю, будет ли перевод продолжен. Может, когда выйду на пенсию...

— А книжное издание возможно?

— Но ни одно издательство не выплатит гонорар за такую работу. На нее, конечно, потребуется не 20 лет, как Гнедичу на «Илиаду». Но лет пять — вынь да отдай. Большой текст надо держать в голове.

— Вы участвуете в Вильнюсской книжной ярмарке как поэт или как издатель?

— И как поэт, и как издатель, сразу во всех ипостасях.

— Можно ли сказать, что российская поэзия присутствует в общеевропейском контексте?

— Кажется, мои книги не переводились на литовский. Хотя есть переводы на другие языки. Только что прошло выступление Анны Герасимовой, она перевела стихи литовского поэта Гинтараса Патацкаса. Вот она тоже выступала и как поэт, и как переводчик.

— С какого сборника лучше начинать вас читать?

— «Гнутая речь». Сборник есть в магазинах, он вполне меня представляет.

------------------------------------------------------

Газета «Московский Комсомолец» / 17.05.2013

В Доме русского зарубежья на всех чествованиях лауреатов литературной премии Александра Солженицына еще никогда не звучало столь разностороннее перечисление творческих заслуг награжденного. Максиму Амелину, поэту, переводчику, филологу присуждалась особенная премия. На роскошном, художественно выполненном дипломе жюри написало: «За новаторские опыты, раздвигающие границы и возможности лирической поэзии; за развитие многообразных традиций русского стиха; за обширную просветительскую деятельность во благо изящной словесности».

Наталия Дмитриевна Солженицына, член жюри и председатель фонда великого писателя, призналась: «Мы старались наш выбор совместить с его системой координат. Еще в первый год своего изгнания, в 1974-м, он записал: «Мечтается, когда наступит время вернуться в Россию и, если будут у нас материальные силы, учредить собственную литературную премию... Не пропустим достойных, не наградим пустых». Александр Исаевич премию учредил. Материальные силы притекли от его книги «Архипелаг ГУЛАГ» — все мировые гонорары он передал на общественные нужды».

Представляя лауреата, писатель Людмила Сараскина много цитировала Амелина. Особенно актуально прозвучало его суждение: «Меня всегда раздражала усредненность языка как советских, так и антисоветских поэтов... Лет в 17 я понял, что необходимо вернуть поэзии утраченную торжественность тона... Стихотворчество — производство штучное».

Максим Амелин — автор книг стихотворений «Холодные оды», «Конь Горгоны». Его перу принадлежит сборник стихов, статей и эссеистики «Гнутая речь». Амелин прославился своими переводами с латыни Гая Валерия Катулла, с итальянского перевел Антонио Вивальди. Великое достоинство Амелина — в его таланте возвращать античную лирику «от холодной филологии к человеческому восприятию».

Амелин-филолог мыслит парадоксально. Для него «Граф Хвостов — учитель всех русских поэтов от противного. Проживи Хвостов еще лет сто, быть бы ему классиком поэзии абсурда». Интереснейшая и озорная мысль!

Сам Амелин благодарил за оказанную ему высокую честь «быть удостоенным этой премии, носящей имя крупнейшего писателя и мыслителя ХХ века Александра Солженицына. От сознания этой сопричастности я чувствую себя несколько неловко. В глубине души страшусь оказаться не слишком достойным или сломиться под тяжестью упавшей на меня ответственности, — ответственности за прошлое русской поэзии, за ее настоящее и, возможно, будущее... Поэзия выбрала меня сама и заставила служить себе истинно и преданно. Убежден: хорошая поэзия не устаревает...»

Член жюри писатель Павел Басинский нашел шутливое определение своеобразия личности Амелина: «Иногда он кажется мне человеком из русского ХVIII века, который он больше всех веков и любит. То есть таким человеком в камзоле и напудренном парике, которому в поэзии и, вообще, в культуре все внове, все интересно, но и все нуждается в немедленном развитии».

Но сам Максим срывает театральный изысканный наряд и предстает человеком из сегодняшней гневной толпы: «Потому что варварство же кругом просто невозможное! Народ же ничего не знает! Культурных подвижников мало или они дремлют! А в государстве большим людям дела до этого нет! Воруют, именьица себе прикупают, анафемы! И нет на них «осударевой» трости — так бы и был, и лупил бы по выгнутым их раболепным спинам!»

А ночью или на зорьке ранней явится ему из небытия лирическая латынь, а древне-греческая тягучая и торжественная поэтическая речь заставит нашего 43-летнего современника обратиться к торжественному набатному слогу забытой сегодня оды. Не канут в бездну поэтические залежи! Они откроются устремленному к будущему.

------------------------------------------------------

Газета «Ведомости» / 16.05.2013

С самого начала солженицынская премия (денежный приз — $25 000), созданная писателем в 1998 г., находилась в стороне от других литературных наград. Поскольку была нацелена не только на выделение эстетически значимых текстов, но и на заложенный в них просветительский потенциал, нравственный заряд, в итоге — на общественный вес.

Оттого-то этой премии удостаивались, как правило, давно заслуженные и известные филологи и литераторы — Владимир Топоров, Инна Лиснянская, Валентин Распутин, Ольга Седакова, Юрий Кублановский, Сергей Бочаров, Валентин Янин, Елена Чуковская.

Лауреат нынешнего года, 43-летний Максим Амелин, из них самый молодой. Однако и на его счету не только новаторские стихи, новизна которых парадоксальным образом реализуется за счет обращения к архаическим поэтическим формам, но и издание интеллектуальной литературы, а также переводы античных авторов на современный русский.

Свое решение бессменное жюри (кроме вдовы писателя в него входят Павел Басинский, Борис Любимов, Виктор Москвин, Валентин Непомнящий, Людмила Сараскина) упаковало в изысканную формулировку: «За новаторские опыты, раздвигающие границы и возможности лирической поэзии; за развитие многообразных традиций русского стиха; за обширную просветительскую деятельность во благо изящной словесности».

Пояснить ее взялись сразу три члена жюри. Павел Басинский, славя Амелина, заметил, что лауреат иногда представляется ему «в камзоле и напудренном парике», «человеком из русского XVIII века», которому в поэзии и культуре «все интересно».

Филолог Людмила Сараскина в ответ поделилась слегка ироничными соображениями о том, что ей лауреат видится, напротив, человеком середины ХХI в., т. е. эпохи, когда знание древних языков, на ее взгляд, превратится в норму. Именно благодаря искусству быть «с мировой литературой на дружеской ноге» Максиму Амелину, по мнению Людмилы Сараскиной, и удалось стать «архаистом-новатором», «подданным и данником» литературы, издав во времена руководства издательством «Симпозиум» и десятитомник Владимира Набокова, и мало кому известных в начале 2000-х Питера Хега, Эльфриду Елинек, Сигизмунда Кржижановского.

Театровед и критик Борис Любимов, замкнувший судейские оды, привел цитату из раннего Амелина — «Я из другого текста» и дополнил список текстов, которые входят в актуальный литературный кругозор лауреата: воскрешенные им для современного читателя стихотворения графа Хвостова и баснописца Александра Измайлова, переведенные им Катулл и Пиндар.

Максим Амелин был видимо тронут. В ответной речи он подтвердил свою любовь к русскому поэтическому XVIII веку, ставшему «плавильней и кузней едва ли не всего грядущего разнообразия форм и жанров», и признался в том, что желал бы говорить «о болях и радостях современного мира языком торжественным и нерабским». А под конец добавил, что задачу современного художника видит в сохранении «утраченной связи веков», вновь заявив о себе как о носителе имперского сознания — в самом возвышенном и благородном смысле. Ведь в лучшие периоды та же Римская империя демонстрировала миру невероятную культурную широту, веротерпимость, космополитизм, а вместе с тем ответственность, цельность и ясное понимание собственных задач.