Научный репортаж из-под завалов

                                                          впервые озвученный век спустя 
                                                   А.А. Никонов, профессор (Москва)

При том обилии книг, хороших и разных, которые ныне выходят в стране и за рубежом, выделить такую, которая требовала бы отклика в широкой аудитории, ой, как непросто. Автору настоящих заметок выбирать и сравнивать не было надобности. Во-первых, книга, о которой пойдет речь, сама пришла ему в руки в виде подарка с теплыми пожеланиями на итальянском и русском. Как и сама книга, выпущенная на двух языках под одной обложкой. И, что гораздо важнее, – по ознакомлении с ней стремление поделиться открытием ранее неизвестного стало внутренним императивом вопреки всем занятостям. Так бывает редко. Но и книги такого рода появляются редко. Рискну даже назвать ее исключительной, притом в нескольких отношениях. И вовсе не из-за знаменитости автора. Как раз наоборот. Его имя – С.С. Чахотин – если в России и известно, то лишь биологам узкой специализации. Между тем автор – практически наш современник, он умер в Москве в 1973 году. Жизнь его, а он прожил 90 лет, полна перемен, испытаний и просто переездов и активных действий в разных странах, областях знания и сферах. Фрагменты биографии С.С. Чахотина частично раскрываются издателями, но это сюжет особый.
Основа книги это авторский рассказ только об одном эпизоде. Но каком! Автор и его семья попали в самый центр, тут не будет ни ошибкой, ни красивым словцом сказать – в эпицентр Мессинской катастрофы 1908 г. Записки, а точнее, почти прямой репортаж, впервые опубликованы лишь к 100-летию трагедии.
Пишущий эти заметки давно собирает и частично публикует описания очевидцев разного рода катастроф. Случалось брать интервью у выживших очевидцев и выпытывать важные для профессионала детали (эмоции рассказчиков выплескивались сами по себе). Но до сих пор подобного по драматичности происходящего, по детальности замечаемого, по точности описания и трезвости фиксации встречать не приходилось. И все это в обстановке совершенно экстремальной, фактически гибельной. Большинство очевидцев, даже будучи застигнутыми землетрясением силой 9 и 10 баллов в домах, чудесным образом оказывались снаружи и, если сохраняли присутствие духа, описывали происходящее как бы со стороны. Сергей Степанович Чахотин оказался под завалами и в полном одиночестве и без помощи находился там пол-суток. Его описание этих роковых,  в полной темноте, придавленности, скованности, с мерцающим сознанием,  нескончаемых двеннадцати часов (да и дальнейшего), последовательно, эпизод за эпизодом, полно подлинного драматизма уже потому, что всё это время он находился на грани жизни и смерти в прямом смысле. Временами, похоже, даже заходил за эту грань и свидетельствовал уже оттуда...
Передать такую человеческую драму в деталях (по-нынешнему – on-line) невозможно. Это необходимо читать. Вряд ли в России книга будет легко доступна, а потому приведем хотя бы несколько отрывков дословно.

«Боже, что это такое?
Гул,… Звон… Дребезжание стекол… Моя кровать…
Ах, гибель, конец!!
Мгновение – и я понял, что это землетрясение. Как – конец! Уже?
Мгновение – и я соскочил с кровати. Бросился к двери, ведущей в коридор. Вокруг все тряслось в безумной дикой пляске, трепетало в ужасном припадке. Мысли молнией неслись в голове… Жена, Сережа… Дыхание остановилось…
…Пошевельнуться нельзя было совсем. Наступила тишина, колебания прекратились. Опять я услышал свой голос, но уже не тот высокий и резкий, а слабый и упавший: «вот и кончена жизнь». Я стал задыхаться…
…Инстинктивно-радостное чувство по поводу того, что не убит, сменилось тупым сознанием, что все равно умру здесь вскоре.
…Глухое молчание. Вдруг закричал громко изо всех сил: «Эмма, Эмма, Сережа!»
Все было в этом крике: и мольба, и отчаяние, и страстное желание услышать еще милые голоса, и страх, страх услышать их исковерканными, стонущими, молящими о помощи. Боже, если я их услышу, я не выдержу, я сойду с ума. Жуткое молчание.
…Ах да, они убиты, убиты, умерли. Теперь только начинаю понемногу осознавать это слово во всем его ужасном реальном значении. Значит всю жизнь я его знал, повторял, не понимая.
…Положение безвыходное, ясно сознаю это, но одновременно замечаю, что это не производит на меня никакого впечатления, просто холодный научный вывод. Мне то кажется, что жизнь и смерть мне безразличны, слежу за собой и замечаю, что мысль о реально наступавшей гибели совсем явная, но желания спастись нет. Ум, точно откуда то сбоку, со стороны наблюдающий этот парадокс, удивляется. И, удивляясь, опять замечаю, что всплывает смутное чувство сожаления, досады, что нельзя этот интересный факт передать «туда», наверх, в жизнь, которая будет идти без меня, сообщить в научные журналы».
Для сколько-нибудь похожих случаев это поразительно: человек сохранил способность точно и трезво обнаруживать и фиксировать как все окружающее, так и собственные мысли и переживания в этой экстремальной ситуации. Таково свойство настоящего исследователя. В самые критические моменты своего захоронения он думал о том, как донести до научных работников ощущения и переживания человека, балансирующего на грани жизни и сознания. В той же Мессине, и при многих-многих других сильных землетрясениях спасшиеся, так или иначе, люди в большинстве или попросту теряли рассудок, или их психика менялась до неузнаваемости, а действия переставали быть контролируемыми и адекватными. С.С. Чахотин, переходя от сознания к забытью, от отчаяния к надежде, от полного замирания к целенаправленным действиям, оценивал ситуацию, соображал последствия и варианты (в том числе реальность собственной мучительной смерти под завалом). И все это сохранилось в его памяти, а затем и в записках.
«…Появляется досада, сознание непоправимого растет, ширится, распространяется на другие возможности, другие мысли, желания, наступает откуда то волна ужаса: нет, нет, не могу, не хочу этого, не может быть, чтоб все это уже случилось. Нет, не надо, как вернуть, как избежать?
…Тогда утешаю я себя, убеждая: ничего, еще недолго, все должно кончиться. Все, как бы ужасно ни было, все имеет конец; знание мне говорит, что в этих условиях сознание не может сохраниться долго, а там недалеко уже и до вечного конца.
…подать о себе последний знак туда, наружу, родным, которые, конечно, приедут, будут искать меня и найдут здесь мой труп. Я могу сказать им, что не был убит наповал, что я жил, думал в своей яме, могу передать свои последние пожелания, свое прости. Для этого мне нужен гвоздь или палочка, а в качестве чернил послужит моя кровь – надо лишь расцарапать посильнее руку.
…Вот они меня вытянут, бережно внесут вниз в город; там наверно уже есть санитарная помощь, бараки, а может быть и некоторые госпитали уцелели…меня окружат заботой, обмоют, перевяжут, уложат в постель…
Звук их голосов… Сердце у меня упало. Слышу. И не верю, не хочу верить. «Ну, говорят, прощай, мы ничего не можем сделать для тебя, мы попробовали все, у нас никаких орудий нет, ничего не выходит, помощи ждать неоткуда. Над тобой столько всего наворочено, что здесь и трех дней не хватит, чтобы высвободить тебя; что же делать, бедный человек, прощай, поручи свою душу богу».
…Я обомлел…
…молю, кричу, зову их. Напрасно, шаги удаляются, безжалостные, торопливые, точно бегут, чтобы скорее не слышать моих мольб и заклинаний.
…Высвободив обе руки, я с новым рвением берусь за дальнейшую работу – мыслей больше никаких, ни чувств, одно только владеет мною: работать, работать не отдыхая, скорее, чтобы вырваться. Теперь я уже знаю, что это возможно.
…Но ведь это значит угроза гангрены. Неужели мне суждено после всего все же остаться здесь и наблюдать час за часом, как омертвение будет подниматься из этой ноги, как оно будет ползти все выше и выше, как появится при жизни еще, при сознании, гнилой запах заживо разлагающегося тела, появятся трупные пятна… Боже, какой ужас! Опять судорожно взялся за работу.
…Сколько раз я в изнеможении, в полном отчаянии опускаю руки, обессиленный падаю на окружающий меня песок, сколько раз опять берусь, опять копаю, тащу, вытягиваю. Ничего, ни с места.
…Вдруг с ужасом замечаю, что спасшая меня повисшая над головой железная балка слегка изогнулась в пустое пространство надо мной. Значит сверху что-то давит со страшной силой. Дамоклов меч! Боже, а я ни взад ни вперед. Каждую минуту она может рухнуть, может сломаться и, значит, в одно мгновения я буду раздавлен.
…Все надвигается, все выгибается. Кто из нас обоих успеет раньше?
Я или она?»…
Настоящий час пик, когда человек проявляется со всеми своими слабостями, сомнениями, порывами, отчаянием и … действием. Здесь предстает и Homo sum… и  Homo actus одновременно. 
Записки С.С. Чахотина сначала из-под глыб (в прямом смысле), и затем «с воли» – это документ редчайший, потрясающий. Что там современные вестерны, блок-бастеры, триллеры – все эти криминалы, убивалы, растлевалы. Тут драма подлинная, голо-правдивая, человечная и, в конечном счёте, жизнеутверждающая. В этой документальной драме каждый найдет для себя важное, сокровенное.
Для сейсмолога текст важен деталями проявления землетрясения (толчков) и поведения в это время элементов конструкций, интерьера и людей. Мне, в частности, удалось обнаружить сходство в специфике проявления первого и второго толчков по описанию С.С. Чахотина и по ранее известным свидетельствам. Это важно не столько как дополнительное подтверждение кинематики процесса, но и само по себе поскольку сообщение нашего автора пришло совсем из другой части города, чем прежние.
Немало полезного могут извлечь из свидетельств С.С. Чахотина современные спасатели, разрабатывающие сценарии помощи пострадавшим. Такие записи, как у С.С. Чахотина из-под завала, на мой взгляд, особенно важны для психологов и этологов, специалистов по стрессам, возникающим у людей в экстремальных ситуациях. Да для любого человека это такой впечатляющий пример самообладания, преодоления, возможности и необходимости перехода в экстремальной ситуации от полной растерянности и отчаяния к продуманным целенаправленным действиям по собственному спасению, какой сыскать трудно. Конечно, С.С. Чахотин родился в рубашке. В рубашке родились его жена, двухлетний сын, и сын появившийся на свет месяц спустя. . Но сказать про С.С. Чахотина «родился в рубашке», хотя это и вполне соответствует смыслу поговорки, значит – не сказать ничего. Ибо его рубашка была совершенно особенной - сейсмической. Авторы рецензируемой книги этого не знали, но читатели дополнение оценят. Дело в том, что Степан Чахотин, отец автора и героя книги, был русским послом в Константинополе. Перед родами он вывез беременную жену «на дачу» на Принцевы острова, что на крайнем востоке Мраморного моря. Там случилось, что закричали ослы, и произошло землетрясение. Крики ослов заглушили крик появившегося на свет мальчика. Отец шутил: «Ослы ему будут еще не так в жизни мешать». Надо сказать, те первые ослы поплатились за попытку заглушить первые звуки пришедшего в мир человека. Их просто смыло волной цунами. Сам рассказывавший это уже в 60-е годы 20-го века на склоне лет  Сергей Степанович шутил иначе: «Мешали в основном ослы двуногие».
Ну ясно, родившийся во время землетрясения Сергей Чахотин был предопределен судьбой с этим явлением встретиться в жизни снова и всерьез. И он достойно встретил этот вызов в прямом и переносном смысле.
Те, кто хоть немного знают историю землетрясений в Турции или интересовался историей Айя-Софии (христианский храм), затем мечеть (главный храм Стамбула), могут подумать, что речь идет об известном землетрясении 1894 года с эпицентром как раз вблизи Принцевых островов (и у автора на мгновение мелькнула такая мысль). Но нет. С.С. Чахотин родился на 11 лет раньше. Землетрясение было другое, практически не известное. До Мессины оставалось четверть века.
Из попадающих в подобные ситуации при сильных землетрясениях десятков тысяч выживают сотни, в лучшем случае, первые тысячи, а из них объективно и толково могут передать полезную информацию единицы. Заваленными и не сразу погибшими в Мессине оказались десятки тысяч человек. Итальянцы по суше вывезли в Катанию (только туда и можно было вывозить по суше) около 400 человек. Русские моряки откопали из развалин несколько сотен пострадавших (всего содействовали спасению около 2 тысяч людей), допустим, столько же могли откопать англичане и итальянцы. Всего удалось спасти вряд ли более первых тысяч. А погибло много десятков тысяч. Сколько же голосов из-под земли зафиксировано? Вряд ли более нескольких десятков. Из рассказов самых пострадавших голос С.С. Чахотина, думается, самый достоверный и жизненный.
Судьба записок, как и их автора, необычна. Они впервые опубликованы лишь к столетию катастрофы, к тому же в Италии, хотя сам автор последние десятилетия прожил в России. В 1928 году записки С.С. Чахотина были подготовлены к печати, но тогда не были опубликованы. Сама же рукопись хранилась у сына автора на севере Италии. И вот, наконец, теперь… Так что издатели, подготовив и выпустив книгу, сделали не просто полезное, но воистину нужное и благородное дело. Шутка ли, через сто лет после катастрофы озвучить и закрепить в памяти людской такой голос.
На самом деле издатели сделали значительно больше. В книге, хотя и кратко, но выразительно и в сопровождении иллюстраций рассказывается о семье Чахотиных (тоже драматической и жертвенной), о Сергее Степановиче как крупном ученом, общественном деятеле, авторе книги «Насилие над толпой» (не правда ли, актуально?), соратнике ряда выдающихся русских (например, И.П. Павлова) и иностранных исследователей (например, В. Рентгена). Издатели прямо объявляют, что их задачей было «и внести свой небольшой вклад в распространение имени ученого, а также создать интерес к изучению произведений и мысли автора, Сергея Степановича Чахотина». Выпуском рассматриваемой книги задача вполне выполняется. Книга издана в серии «Библиотека культуры». И это, действительно, значительное общекультурное дело. Низкий поклон издателям за это и от научного сообщества, и от соотечественников ученого. Остается назвать имена. Редактор книги, автор сопровождающих очерков, переводчик на итальянский язык Джузеппе Йаннелло, тексты на русском языке публикуются под редакцией Александры Войтенко. Эти люди давно делают большое дело  по сохранению и приумножению русско-итальянских культурных связей. В Италии они известны как организаторы и системные менеджеры специального сайта «Russianecho».
Теперь имя С.С. Чахотина, можно считать, вытащено из-под глыб и уже не может быть забыто или остаться достоянием только биологов. За последовавшие за 1908 годом 65 лет Сергей Степанович успел сделать многое, очень многое полезное для науки и страны. Такие книги необходимо издавать и в России, чтобы мы лучше знали соотечественников не только знаменитых и великих, но и «просто» достойных и родине преданных. Они наша жизненная сила и национальная  гордость.