ИЮЛЬ

----------------------------------

Славия (Эстония)/ 03.07.2018

В Москве проходит выставка художников из Эстонии

26 июня в Москве в Доме Русского Зарубежья им. Александра Солженицына открылась выставка Объединения Русских Художников в Эстонии. В экспозицию вошли 25 живописных и графических работ 18-ти художников, скульптура, книги и журналы со статьями о художниках Объединения.

Выставка приурочена к 100 - летию Эстонской Республики.

Объединение Русских Художников в Эстонии было создано в конце 90-х годов и объединяет  художников разных национальностей. Приоритетом  Объединения является сохранение традиций русской изобразительной школы, поддержка творческой деятельности художников на территории Эстонии, популяризация  изобразительного искусства в Эстонии и за рубежом.

В состав Объединения входит 85 членов - художники, скульпторы, искусствоведы.
Помимо постоянных групповых выставок, Объединение осуществляет и международные проекты  - выставки, пленэры, мастер-классы проводятся в разных городах Эстонии и в России.

Экспозиция в Москве, в Доме Русского Зарубежья, проводится в рамках Международного  арт-проекта МОСТ, предполагающего серию выставок ОРХЭ в Москве. Первая выставка прошла в апреле-мае в Выставочном Зале Тушино и имела большой успех. Там и поступило предложение показать работы художников ОРХЭ в самом сердце Москвы -- в Доме Русского Зарубежья.

Арт проект МОСТ поддерживают Посольство Эстонии в Москве и Департамент Культуры г. Москвы.

Открытие выставки освещал Телеканал КУЛЬТУРА, перед присутствующими  выступили директор ДРЗ Виктор Москвин, заместитель директора Татьяна Королькова, советник по культуре Посольства Эстонской Республики в Москве Димитрий Миронов, искусствовед Александр Шклярук, автор и куратор проекта МОСТ Сергей Волочаев, художник, член ОРХЭ Юрий Часов.

В экспозицию вошли живописные работы Валерия Смирнова, Сергея Минина, Станислава Антипова, Алексея Шатунова, Анатолия Умеренкова, Анатолия Страхова, Юрия Часова, Владимира Бачу, Юрия Хорева, Геннадия Ельцова, Эдуарда Конта, Олеси Качановской, Сергея Волочаева, графика Влада Станишевского, Веры Станишевской, Альберта Белякова,  акварели Ирины Юголайнен, скульпуры Михаила Духомёнка, книги и статьи искусствоведа  Галины Балашовой.

Сразу же после завершения работы выставки в Выставочном зале Тушино, стали поступать предложения по проведению в следующем году  проекта  МОСТ-2 в разных городах России и ближнего зарубежья, где будут  рады познакомиться с творчеством художников из Эстонии.

Выставка открыта до 15 августа.

Сергей Волочаев

----------------------------------

Литературная Америка/ 02.07.2018

Ю.Горячева. Свет отраженный. Мемуары Сергея Голлербаха (США) – яркая летопись жизни и портрет современников выдающегося художника второй волны эмиграции.

Судьба – это случай в квадрате,
а мы циркачи на канате,
идем по нему осторожно
между Возможно и Невозможно.
(Сергей Голлербах, 2017 :7)

Сергея Львовича Голлербаха, известного американского художника русского происхождения, нет нужды представлять знатокам и ценителям Русской Америки. Исследователям живописи он известен   прежде всего своими нью-йоркскими зарисовками. В США его репутация как одного из наиболее ярких русских художников современной Америки получила подкрепление высокими регалиями — он действительный член Национальной Академии художеств (Нью-Йорк), почетный Президент Американского общества акварелистов, член Общества художников Одюбон и других. В свою очередь любители русской словесности ценят его отточенные эссе, публикующиеся с 1976 года в «Новом журнале», старейшем и наиболее авторитетном литературно-публицистическом издании Русского Зарубежья, и высоко отзываются об автобиографических книгах Голлербаха[1].

Емко и точно о Голлербахе отозвалась Валентина Синкевич, известный поэт и его давний соратник (в том числе, и по деятельности в корпорации «Новый журнал»), в эссе, опубликованном в связи с празднованием 90-летия художника, отмечавшемся как в США, так и в России.

«Главную роль здесь сыграло, конечно, не долголетие юбиляра, а его доброе хорошее имя в сочетании с плодотворной и разнообразной деятельностью. Ибо живописец, график, эссеист, искусствовед, мемуарист, а с недавнего времени и поэт, Сергей Львович Голлербах является неотъемлемой частью русской культуры и, я бы сказала, что его можно считать символом творческого выживания в далеко не легких условиях нашего недавнего исторического прошлого», - поделилась Синкевич в калифорнийском русскоязычном альманахе «Связь времен» (Cинкевич 2013: 29). По мнению этого авторитетного исследователя культуры Русского Зарубежья, из всех русских художников, с которыми ее свела судьба, Голлербах является «наиболее жизнеутверждающей и цельной творческой натурой, не пребывающей в постоянном конфликте со своим внутренним и внешним миром»
       (Cинкевич 2013: 32).

...Сергей Львович Голлербах родился 1 ноября 1923 года в Царском Селе, где прочно обустроилась семья деда Федора Георгиевича Голлербаха — знаменитого кондитера с немецкими корнями. Другой дед художника (по материнской линии) — Алексей Алексеевич Агапов был кадровым российским военным, директором Воронежского кадетского корпуса, затем — генералом для особых поручений при великом князе Константине Константиновиче, шефе всех кадетских корпусов России. В 1935 году отец, инженер Лев Федорович Голлербах, был арестован, а мама, урожденная Людмила Алексеевна Агапова,   выслана с сыном в Воронеж. Несмотря на лишения, об этом периоде у Сергея Голлербаха остались светлые воспоминания: в Воронеже он начал заниматься в изостудии Дома пионеров. В 1937 году после возвращения в Ленинград (в связи с освобождением отца) Сергей продолжил занятия в художественной школе при Академии художеств, но война помешала его обучению: он был угнан вместе с матерью в феврале 1942 года в Германию из оккупированного немецкими войсками Царского Села. Весной   1945 года узники лагеря, где находился Голлербах, были освобождены американскими войсками. Сергей оказался в лагере для перемещенных лиц, управлявшимся американским «Красным Крестом». Осенью 1949 года с помощью Толстовского фонда на американском судне «Генерал Баллу» Голлербах перебрался в США, в Бостон. Потом переехал в Нью-Йорк, с которым связал свою дальнейшую судьбу.

Вот как рассказывает художник о первых шагах творческого становления:

«В Америку попал в самый расцвет абстрактного экспрессионизма, и в одной группе художников на меня явно смотрели как на мальчика, все еще играющего в солдатики (фигурные композиции), в то время как они, «взрослые», занимаются вещами серьезными – соотношениями цветовых плоскостей, напряжениями линий и так далее. Но я уже знал, что правда в искусстве подобна одной забавной истории в старом английском фильме. Космический слуга-негр рассказывает: «Было нас у матери двенадцать человек, а отцы-то у всех разные. Но мать всегда говорила нам: пусть это вас не смущает, дети, ибо у всех нас только один отец – Отец Небесный»(Голлербах 2003: 205).

...С подробными деталями творческого пути художника можно ознакомиться благодаря его мемуарам (был период работы в мастерской шелкографии «Хильда Ньюмен Студио», занятия офортом в графической мастерской Академии, двадцатилетний период преподавания живописи в художественной школе Национальной Академии дизайна, (основанной в 1825 году Сэмюэлем Морзе, художником-портретистом, впоследствии изобретшим «азбуку Морзе»)…
Голлербах неустанно подчеркивает: уникальной творческой манерой, о которой емко сказал в дружеской эпиграмме Иван Елагин, поэт, высоко чтимый второй волной эмиграции -

Угловатые уроды
Голлербаховской породы
Наклоняются со стен
В них — чувствительность антенн

  (Голлербах 2003 :868) обязан прежде всего нью-йоркским наблюдениям. Вот как он сам об этом говорит:
«И только здесь, в Америке, на вонючих скамейках Бауэри и Бродвея, рисуя спящих пьяных и бродяг, я «нашел себя», то есть махнул рукой и перестал стыдиться гротеска, иллюстративности…» (Голлербах 2003: 205). За свою профессиональную жизнь Голлербах «сделал тысячи набросков с натуры, рисуя людей в парках, в кафе, сидя на уличных скамейках. Чаще всего это был так называемый «простой народ», бывали и старики, и старухи, видавшие в своей жизни лучшие дни» (Голлербах 2013:181). 

С Нью-Йорком связана и литературная карьера Голлербаха: его   первые материалы были опубликованы в 1960 году именно «Новым русским словом», эмигрантской газетой, существовавшей столетие. Благодарность Андрею Седых, легендарному главному редактору «Нового Русского Слова», пронзительно передана в нью-йоркских мемуарах: в ярком эссе, посвященном этому «последнему из могикан», служившим в свое время секретарем у Ивана Бунина, мастерски отображены грани многомерной личности. 

Вот как характеризует Голлербаха-литератора известный критик Русского Зарубежья Марина Адамович:

«Голлербах – король эссе, жанра необычайно сложного. Его зарисовки старого Нью-Йорка и его обитателей виртуозны, они наполнены особенной характерной иронией настоящего ньюйоркца». «…». Сергей Голлербах – непревзойденный «летописец в красках» Города Большого яблока. Лучшего я не знаю» (Адамович 2016).

Впоследствии заметки живописца, среди которых – обзоры художественных выставок в США, очерки о русских художниках эмиграции, а также воспоминания о своей жизни стали печататься в газете «Русская мысль», в журнале «Континент» (Париж), в «Новом журнале» (Нью-Йорк). Сергей Львович стал преданным автором издательства «Альбатрос», созданным его почитателем, известным французским славистом и коллекционером творчества русских эмигрантов Ренэ Герра.

Голлербах   известен также оформлением книжных обложек. Из мемуаров художника становится известно, что он оформлял книги вашингтонского издательства «Международное литературное содружество», возглавляемого известным литератором Борисом Филипповым (Борис Филистинский), с которым познакомился еще в 1946 году в Мюнхене. В частности, для этого вашингтонского издательства в конце шестидесятых Голлербах оформил собрания сочинений Анны Ахматовой, Максимилиана Волошина, Евгения Замятина, Николая Клюева, Осипа Мандельштама… Он оформлял и обложки изданий своих друзей-литераторов: Леонида Ржевского, Вадима Крейда, Лидии Алексеевой, Татьяны Фесенко… Довелось художнику выполнить и суперобложку книги известной американской писательницы Сюзанны Масси «Страна Жар-птица» в издательстве «Саймон энд Шустер».

...О кредо и творческом стиле Голлербаха-мемуариста лучше всего сказано им самим в предисловии   программного сборника «Свет прямой и отраженный» – «В жизни, видя большинство вещей и событий в прямом свете, мы улавливаем и отраженный свет. Как его определить? Это - наблюдения, воспоминания и сравнения, случайные находки и игра фантазии. И, конечно, голос совести, сознание собственной недостаточности и желание что-то понять и исправить. Может быть, вся жизнь человеческая есть постепенное изменение освещения, переходы прямого света в свет отраженный. Так, во всяком случае, кажется мне и побуждает меня записывать виденное, пережитое и воображаемое, не следуя какому-либо определенному плану, а лишь разделяя мои впечатления и мысли на отдельные группы". (Голлербах 2003:7).

Вышеупомянутый сборник - книга статей и эссе, содержащих яркие психологические и философские прозрения Голлербаха.   И все же, по сути, эта книга, как и последующие, прежде всего книга - художника. И автор в своих зарисовках постоянно говорит о себе как о человеке «зрительном», идущем от внешних впечатлений, т. е. как о художнике. Символично, что «Сильные ракурсы», первая часть этого внушительного сборника, включает статьи о художественных выставках и рассказы о собратьях по кисти. Стилистика книги также обусловлена тем, что их автор – художник. Именно зрительные впечатления дают Сергею Голлербаху творческие импульсы, порождающие и его художественные картины, и глубокие нетривиальные размышления. В свою очередь становящиеся настоящей литературой. Недаром некоторые авторитетные исследователи Русского Зарубежья, в частности, Вадим Крейд и Виктор Леонидов, сравнивали мемуарную прозу Голлербаха со знаменитыми «Опавшими листьями» известного русского религиозного философа Василия Розанова.

Интересно признание писателя о том, как первые детские впечатления формировали стиль художника: поскольку квартира Голлербахов отапливалась дровами, он обожал еще дошкольником вместе с матерью бывать в дровяном складе, внимательно рассматривая поленья, что, как ни парадоксально, повлияло на его стиль рисовальщика.

«В зависимости от характера первых детских впечатлений художники становятся на всю дальнейшую жизнь «полянами», «древлянами», «горцами», «водяными» и так далее. Дело не в сюжете произведений, а именно в изначальном ощущении материи, фактуры. Мне лично сучки, волокна, изломы ветвей навсегда привили вкус к крепкой линии, поворотам, завиткам. Не жив около воды, я не чувствую отражений, атмосферической игры света, дымок и далей. Это – не мой элемент. Зато складки одежды привлекают логикой падения ткани, своеволием фактуры, ложащейся именно так, а не по-другому»...– образно приоткрывает Голлербах составляющие своего стиля художник. 

...Если «Свет прямой и отраженный» знакомит нас с творческим стилем Голлербаха – философа, то «Нью-Йоркский блокнот» демонстрирует нам Голлербаха–репортера. На его страницах можно ознакомиться как открывали «город Большого Яблока» такие же, как он, русские эмигранты первых послевоенных лет; какие профессии преимущественно ими осваивались (доходило до фантасмагорического: «какая-то русская семья решила посмотреть индейские резервации, то-есть поселения еще существующих североамериканских племен. « ». Гарцевало несколько всадников в головных уборах с перьями, под звуки барабана исполнялись индейские пляски. Когда церемония закончилась, двое индейцев слезли с коней и один сказал другому по-русски: «Гриша, подводи коня») (Голлербах 2013: 42); 

  как и где практиковали русские врачи; о художественных салонах, содержавшихся русскими. В их числе – салон матери Сергея, дочери царского генерала, дававшей в послевоенном Нью-Йорке уроки разговорного русского языка и также занимавшейся переводами. На домашних творческих встречах, устраиваемых ею, бывали поэтесса Валентина Синкевич и художник Владимир Шаталов, Иван Елагин, поэт Ольга Анстей, художники Бобрицкий, Николенко и Гороховец, известный литератор и преподаватель Нью-Йоркского университета Леонид Ржевский с женой-поэтессой Агнией; поэт Глеб Глинка, предложивший однажды на традиционное общее обсуждение тему жалости, столь типичной для русского характера; скульпторы Андрей Дараган и Олег Соханевич, переплывший в 1968 году Черное море и попросивший политического убежища в Турции.
Чрезвычайно интересны воспоминания Сергея Львовича и о   религиозно-философских беседах, проводившихся в доме Александра Шмемана, известного священнослужителя Православной церкви в Америке.

С особой теплотой Голлербах пишет о знаменитом салоне Ржевских: «У них любили бывать, потому что «легко дышалось», было тепло и, конечно, всегда интересно» (Голлербах 2013: 89). 

Следует   отметить и главы «Нью-Йоркского блокнота», посвященные русским оазисам в «Нью-Йорке». К примеру, «Русский Бродвей» («Русским Бродвеем можно было бы считать район, начинающийся на 60-х и заканчивающихся на 180-х улицах») (Голлербах 2013: 18), «Вашингтонские высоты и их обитатели», «Общество Русских Художников», «Музей Рериха и Зал имени Рахманинова». Для исследователей истории Русской Православной Церкви особый интерес вызовет именно это эссе. Сергей Львович тепло и обстоятельно пишет о священнике Александре Киселеве, позже ставшим настоятелем Свято-Серафимовской Церкви, при которой в том же здании был открыт Зал имени Рахманинова, где проходили знаменитые литературные вечера, поэтические чтения, театральные постановки, лекции. Отец Александр известен своей давней дружбой с Патриархом Всея Руси Алексеем Вторым, в отроческие годы помогавшим ему в качестве алтарника, а впоследствии   поспособствовавшим   его переезду в 1991 году в Россию. 

Сергей Львович Голлербах – мастер не только самобытных городских зарисовок, но и уникальных мемориальных материалов - некрологов, созданных в связи с уходом коллег в иную вечность. Стремление редакций «Нового русского слова» и «Нового журнала», знаковых эмигрантских изданий, доверять создание столь деликатных «веховых» материалов именно Голлербаху, обусловлены благородством автора, безупречностью его художественного вкуса и      доскональным знанием перипетий в судьбах своих товарищей.
С огромным уважением Голлербах пишет и о собратьях – художниках. В числе моих любимых эссе этой серии материал, посвященный Владимиру Одинокову, художнику, заведовавшему в послевоенные годы всеми сценическими мастерскими Метрополитен оперы. В нем Голлербах   приоткрывает тайну Шагала: его известные полотна, украшающие по сей день стеклянный фасад Метрополитен оперы в Манхеттене, на самом деле написаны Одиноковым.

...Особый дар Сергея Голлербаха легко и доверительно рассказывать о коллегах и сподвижниках, вводя их имена в культурный контекст мировой художественной культуры, подмечая мельчайшие, столь важные для потомков и соотечественников детали быта и бытия даровитых современников и соотечественников, очень верно отметил известный поэт второй волны эмиграции Олег Ильинский в рецензии    на книгу Голлербаха «Мой дом. Воспоминания и эссе»:

«Его эссе, в которых автобиографический материал переосмыслен опытом жизни, неотъемлемой от активной и плодотворной работы в искусстве, возникают попутно, почти как заметки на полях» (Ильинский 362).

...Подлинную тайну литературного труда Сергея Голлербаха точно обозначил известный писатель и издатель Русского Зарубежья Борис Филиппов (Борис Филистинский): Художник линии и цвета Голлербах смотрит на мир, выбирая самое для него ярко характерное. И его живописное и графическое творчество — трагедофарс по преимуществу. Но, обращаясь к слову, он вдумчив и жалостлив. Не сентиментален. Нет, а так, как в народе: жалеть — означает любить. Сочувствовать. И думать и о смысле творчества, и о задачах его. Сомневаться. Надеяться» (Голлербах 2003: 261).

Мемуарные заметки Сергея Голлербаха открывают его как человека, высоко ценящего роскошь человеческого общения (Голлербах – невероятно контактен и терпим) и умеющего щедро отдавать свой человеческий капитал единомышленникам. Пронзительно – щемяще пишет Сергей Голлербах о поездке в Питтсбург с намерением показать поэту Ивану Елагину, давнему товарищу, умиравшему от смертельной болезни, обложку и шрифты его предсмертной книги «Тяжелые звезды», которая также явилась последней редакторской работой их общего близкого друга Леонида Ржевского.
  …Об особенностях «прозы поэта» написано много. В то же время не менее интересный феномен -   специфика «прозы художника» - изучен мало. К ярким представителям этого цеха относятся, к примеру, Анненков, Бенуа, Грабарь, Кандинский, Петров-Водкин, Репин, Шагал…   Можно с уверенностью сказать, что мемуаристика Голлербаха -   редкая жемчужина в этом   ряду. Об этом очень точно говорит известный российский поэт и искусствовед Юрий Кублановский:
«отжатая, лапидарная и ярко визуальная очерковая проза Голлербаха может быть расценена и как жанр «стихотворений в прозе»: стихотворений, где трезвая житейская философия работает не на занижение, а на организацию поэтизации мира» (Голлербах 2003: 867).

Действительно, биографические элементы мемуаристики Голлербаха воспринимаются как основа и как повод поговорить с читателем об эпохе, искусстве, идеалах, мастерах. Царскосельское детство, недолгий период жизни в Воронеже, учеба в 1946 -1949 годах в Художественной Академии в Мюнхене; беспристрастные зарисовки из жизни «перемещенных лиц» в Америке, рассказы о творческих реалиях художников- собратьев, – о чем бы ни писал Сергей Голлербах, постоянно ощущается и взгляд, и рука художника.   При этом автор поднимается над обыденной реальностью, выводя читателя на образные философские обобщения. Наблюдения литератора имеют отношение непосредственно к сути искусства.

«Мне всегда казалось, что так называемая «тайна искусства» лучше всего объяснена в следующем, – делится литератор, — Адам и Ева были изгнаны из Рая и стали смертны. Но они сохранили в себе память и тоску по утерянному Раю. Эта тоска заставляет нас, потомков, фиксировать образы окружающего мира, стараясь сохранить их «для вечности», чтобы таким образом самим к ней приобщиться» (Голлербах   2003: 10).
Возможно, глубоко философичный стиль Голлербаха обусловлен влиянием ген: дядя, Эрик Федорович Голлербах – известный искусствовед и критик эпохи Серебряного века, с ним Сергей общался в детстве.  

Многолетняя педагогическая деятельность (Сергей Голлербах долгие годы преподавал живопись в художественной школе Национальной Академии дизайна в Нью-Йорке, о нюансах этой работы он рассказывает в главе «Нью-Йоркского блокнота» – «Мои студенты») безусловно наложила отпечаток на стиль мемуариста.   В автобиографических книгах он много рассуждает о духовных ценностях, о соотношении формы и содержания, целей и задач изобразительного искусства и его воспитательной роли в обществе.
Несомненно и то, что «Нью-Йоркский блокнот», последняя книга его мемуаристики – единственная в своем роде книга эмигранта, яркого представителя поколения Displaced Persons (ди-пи) («перемещенных лиц»), второй волны эмиграции в США и о послевоенном Нью-Йорке, уникальном по своему культурному коду, является своего рода проводником в мир искусства Русского Зарубежья.       Фактом создания и издания этого труда (состоящего из удивительных историй о знаменитых собратьях – художниках и скульптурах первой волны: Илье Болотовском, Глебе Дерюжинском, Иване Олинском, Николае Циковском, Ростиславе Сазонове и собратьях по кисти и инструментам скульптора, представлявших столь знакомую ему вторую волну, – Юрии Бобрицком, Андрее Дарагане, Вячеславе Иляхинском, Владимире Лебедеве, а также о собратьях-литераторах-«ди-пийцах» - Ольге Анстей, Глебе Глинке, Иване Елагине, Клавдии Завалишине, Сергее Королькове, Валентине Синкевич, Леониде и Агнии Ржевских, Борисе Филиппове (Филистинском) – Голлербах сохранил для истории имена многих современников, достойно представлявших цвет культуры Русской Америки.

...Совершим небольшой экскурс в историю поколения «ди-пи», ярким представителем которого является Голлербах. Согласно документации Управления уполномоченного Совета Народных Комиссаров (Совета Министров) СССР по делам репатриации, установлено, что к концу войны за пределами страны оказалось около пяти миллионов советских граждан (Горячева 2012: 103). Из них около двух миллионов — в преимущественно европейской зоне действия Красной Армии. Свыше трех миллионов находились в зоне действия союзников на территориях Германии, Франции, Италии и других. Большинство из них составляли «восточные рабочие» — «остарбайтеры» — люди, подобно Голлербаху и его маме, перемещенные принудительно на работы в Германию и оккупированные ею соседние страны; около 1,7 миллионов — военнопленные. Общее же число беженцев и перемещенных лиц из разных стран, оказавшихся в условиях неволи и концлагерях составляло многие миллионы. Согласно статистике, бывших «ди-пийцев» в Германии и Англии обосновалось на постоянное жительство 13 тысяч. К 1951 году 77,4 тысяч беженцев оказалось в США; 25,2 — в Австралии; 23,2 — в Канаде; 4,4 — в Аргентине; 6,4 — в Бразилии: 8,3 — в других странах.
Как утверждают исследователи предпосылок второй волны эмиграции: не будь сталинского приказа, «объявлявшего каждого оказавшегося в плену советского солдата предателем, «…», не создай государство репрессивного механизма обращения с вернувшимися гражданами, сведения о чем доходили до лагерей Ди-Пи, не было бы и второй эмиграции» (Агеносов 2014: 205).

Этой горькой теме Сергей Львович уделяет внимание в главе «Тяжелые времена и их последствия» вышеупомянутой книги, рассказывая, в частности, и о подвижнической деятельности Александры Толстой, много сделавшей для «перемещенных лиц»:
«… граждане, не по своей воле оказавшиеся в оккупированных немцами областях или насильственно вывезенные на работу в Германию, знали, что Сталин этого им не простит, и возвращаться боялись». «…». Кое-кто из бывших советских граждан доставал себе фальшивые документы, в которых говорилось, что данное лицо родилось в Югославии или Польше. Такой документ имелся у писателя Родиона Березова (Акульшина). Эмигрировав в Америку, он в этом покаялся, далее стали каяться и другие, болевшие так называемой «березовской болезнью». Эмиграционные власти, не без участия графини Александры Толстой, защитницы русских беженцев, простили им этот, вызванный страхом, обман, и «березовская болезнь» перестала существовать» (Голлербах 2013: 32).
Там же Голлербах отмечает и особую роль Толстой и ее помощницы Шауфус в открытии в Мюнхене специального бюро, призванного содействовать беженцам «ди-пийских» лагерей и переезде желающих в США по линии Толстовского фонда.

...В Америке Голлербах прошел через много житейских испытаний (его первая работа – садовник в небольшом городке Уильтон, Коннектикут, где жила мисс Мэри Кумпф, поручительница, давшая ему кров в первые месяцы жизни в США) и «культурных шоков», но всегда при этом оставался именно русским художником.
«В США считают меня американским художником, родившемся в России. В России называют русским художником, живущим в Америке. Но я считаю себя русским, который учился в Европе, но живет в Америке», -
делится осознанием   своей идентичности Сергей Голлербах (Еремеева: 2008).  
Сергей Голлербах с 1993 года в течение двадцати лет почти каждый год приезжает на Родину. О своих российских впечатлениях первой поездки Голлербах образно пишет в книге «Мой Дом»: «… так и тянет меня как-то «коснуться» России, подобно тому, как полуслепой человек прикосновением пальцев хочет узнать когда-то знакомое. А я ведь не слепой. И я прикоснулся и узнал Россию. Узнал русские лица, русскую толпу, русское небо, русский пейзаж. Узнал русские улыбки и хмурые взгляды. Я повидал родственников и друзей детства, которых помню, когда им, как и мне, было 16-17 лет, а сейчас под 70.
Пусть не говорят мне, что русский народ сейчас не тот, что раньше, и что страна в упадке. Не о содержании я говорю, о форме. Банкротятся идеи, рушатся империи, гибнет нравственность, но вот ресницы и брови, губы и кудри, улыбка и смех у молодых сохранились, я уверен, такими же, как и 200-300 лет тому назад. А старики и старухи так же согбенны и лица их так же испещрены русскими морщинами, как на полотнах передвижников». (Голлербах 1994: 195).
Очень образно художник отзывается о своей непрестанной связи с Родиной и в других произведениях:
«Как амулет, как талисман ношу я с собой маленький кусочек Севера, финских болот, Санкт-Петербурга» (Голлербах 2003: 659).

Несмотря на то, что Голллербаху не чуждо понимание неизбежных процессов глобализации, его «русскость», то есть русская душа, сохранившаяся при всех перипетиях его нелегкой судьбы, могуча и несокрушима.
Ни об одной стране мира он не говорит с такой нежностью, как о России:
«Летние ливни, / осенние стужи. / И везде лужи, / русские лужи. // В них вязли/ немецкие танки, / зимою на них/ скользили санки. // Лужи – часть / русской природы/ и наша участь…/ Идут годы, / а они всё те же, / где чаще, где реже. / Как слёзы/ на щеках русской бабы».
(Голлербах 2017: 61)    

С большой теплотой и благодарностью пишет Голлербах в мемуарах о приуроченной к 50-летней годовщине Победы над нацистской Германией, прошедшей в здании Постоянного представительства России при ООН на 67-улице в Нью-Йорке, большой выставке картин пяти выдающихся художников-эмигрантов второй волны, в прошлом «дипийцев-остарбайтеров» германских трудовых лагерей Владимира Одинокова, братьев Михаила и Виктора Лазухина, Владимира Шаталова и непосредственно самого Сергея Голлербаха. По случаю открытия выставки С.В.Лавровым, постоянным представителем РФ при ООН был организован прием с участием видных деятелей широкого спектра общественных и культурных организаций русских американцев и дипломатического корпуса при ООН. В торжественной обстановке С.В. Лавров обратился с приветствием и вручил грамоты художникам – участникам этой выставки.
«Для нас это стало знаком признания нас как сынов Родины, волею судьбы выброшенных войной за пределы России», - делится Голлербах своей радостью возращения на Родину (Голлербах 2013: 121).

Голлербах-художник, вернувшийся своим творчеством на Родину, мечтает о том же и для своих собратьев. Так, обстоятельно рассказывая о жизни и творчестве Михаила Александровича Вербова (1896-1996), легендарного портретиста королей и президентов[2], известного художника русской эмиграции, последнего ученика Ильи Репина. он выражает искреннюю надежду на то, что творчество Вербова «или хотя бы малая его часть вернется в Россию», (Голлербах 2013: 161). Упомянем в этой связи, что в 1995 году в миссии Российской Федерации при ООН в Нью-Йорке была организована персональная выставка художника, а в октябре 1995 года Михаил Александрович Вербов был награжден российским орденом Дружбы народов.

...Процесс возвращения на Родину имен и творчества писателей - «ди–пийцев» начался не так давно, он продолжает набирать силу при содействии Фонда «Русский мир», Дома Русского Зарубежья имени А.И. Солженицына, Ассоциации исследователей российского общества АИРО-ХХI, представительств «Россотрудничества» за рубежом. В немалой степени активизации этой работы способствуют российские архивы и библиотеки, образовательные учреждения, научные работники и исследователи. Так, в 2005 году вышла книга заведующей сектором рекомендательной библиографии НИО Российской государственной библиотеки (РГБ) кандидата филологических наук М.Е. Бабичевой «Писатели второй волны русской эмиграции», в которой представлены 14 имен. Подлинным подарком и для ценителей словесности, и для узко-профильных специалистов стало издание в 2014 году сборника «Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции», составленного доктором филологических наук В. В. Агеносовым. В подготовленном им издании представлены 44 литератора второй волны эмиграции.
Справедливо будет отметить, что и некоторые известные зарубежные исследователи–подвижники давно вели кропотливую работу по вызволению имен писателей-«дипийцев» из небытия. Среди них следует особо отметить Джона Глэда (США), Вольфганга Казака (Германия) и Ренэ Герра (Франция). В числе специалистов Зарубежья, пристально занимающих литературой второй волны эмиграции - Марина Адамович, главный редактор «Нового журнала» (США).

...В то же время большинство имен писателей второй эмиграции мало известно широкому кругу читателей. Тема писателей «ди–пийцев» и сегодня остается невероятно острой и неоднозначной. Тем отрадней сознавать, что среди литераторов-«ди-пийцев» в лице Голлербаха мы видим самобытного летописца своей, второй волны эмиграции.
Мемуарным книгам Сергея Голлербаха, которые читаются на одном дыхании, присуща открытая форма: читатель является соучастником творческого акта,