Международный научный семинар
Института славянских языков и культур
Таллинского университета

4–6 октября 2012 года состоялся Международный научный семинар Института славянских языков и культур Таллинского университета.

Проходящий в формате биеннале семинар на этот раз был посвящен «Культурным центрам и "гнездам" эмиграции XX века» и собрал сорок участников из десяти стран (Эстония, Россия, Польша, Израиль, Казахстан, Литва, Украина, Италия, Германия, Великобритания). Русское зарубежье было представлено в большинстве докладов, но его феноменом и фигурами нынешняя научная встреча не исчерпывалась. Начался экскурс в русское присутствие за границей с 1916 года (доклад Е.Толстой о поездке делегации русских писателей и журналистов в Англию), а хронологического завершения у темы, собственно, не было: в последнем, оживленно обсуждавшемся докладе таллинских учителей И.Моисеенко и Н.Замковой речь шла об изучении русского языка в современной Эстонии и о его состоянии у молодых его носителей, граждан Евросоюза, неуклонно и добровольно теряющих родной «великий и могучий». Впрочем, дело обстоит не так уж грустно, русский язык все охотнее учат молодые эстонцы, поскольку язык огромной страны-соседа помогает в трудоустройстве. Да и присутствие студентов и аспирантов института на заседаниях семинара оставило благоприятное впечатление — если это не любознательность, то, по крайней мере, дисциплинированность.

В тематике докладов преобладали скорее «гнезда», чем центры эмиграции, шла ли речь о литературных организациях (доклады П.Лавринца «Виленское содружество поэтов» и Н.Ликвинцевой об объединении «Круг») или о периодике (доклады М.Зиомека о «Новом Граде» и М.Шрубы о «Последних новостях»). В нескольких докладах был представлен взгляд русских эмигрантов на приютившие их страны, и если А.Рогачевский лишь подобрал иллюстративный материал из произведений русских авторов, так или иначе отразивших «Русскую акцию» в Чехословакии (и, горячо рекомендуя прозу малоизвестного Василия Федорова, поразился попутно его невыразительными для писателя именем и фамилией), то Т.Тетеревлева представила чрезвычайно насыщенный архивными находками и теоретическими обобщениями доклад, длинное название которого мы выпишем целиком: «"Трогательно провинциальный и старомодный вид": Представления о столицах и провинции Русского зарубежья в переписке пореволюционных эмигрантов (на материалах стран Северной Европы». На материале, который он сам в кулуарах назвал экзотическим, М.Вайскопф реконструировал восприятие оставленной советской России «ранними русскоязычными писателями в Эрец Исраэль», то есть в Палестине 1920-х годов, обнаружив у них критику большевистского режима с неожиданной, редкой стороны — слева.

В.Хазан начал свой доклад со справедливого замечания, что изучение русского зарубежья «вышло из эмбрионального состояния», то есть первичное собирание и накопление сведений, бурное и сумбурное публикаторство сменилось новым этапом — корректировки полученной информации, ее уточнением, критическим изданием текстов и их добротным комментированием. Сам исследователь внес несколько поправок в биографические данные об Александре Гингере. З.Поляк пролистала «ретроспективные страницы дневника Юрия Софиева алма-атинского периода». Э.Пиларчик углубилась в философию С.Н.Булгакова, а А.Данилевский попытался отыскать «шульгинский след» в «Снах» Б.Темирязева (Ю.Анненкова). Солидной энциклопедической статьей выглядел краткий очерк о филолого-педагогической деятельности Н.К.Кульмана, развернутый М.Вендитти (и тут же последовал живой комментарий из зала: написанное Кульманом в 1913 году пособие по русскому языку с дарственной надписью автора таллинскому коллеге востребовано и сегодня — эстонские преподаватели уверяют, что и сто лет спустя многие методические находки «забытого», как казалось итальянской исследовательнице, ученого служат добрую службу на уроках «практического русского»). Чем, надо отметить, «забытей» была та или иная фигура, чем в большем мраке тонула информация, тем увлекательнее были представленные доклады. Конечно, цитаты из откровенного графомана способны позабавить любую аудиторию, но личность извлеченного Д.Николаевым из тьмы забвения (и из архива, хранящегося в BDIC в Нантере) Павла Жакмона, безусловно, заслуживала хотя бы мимолетного освещения. Подлинным детективным расследованием стала попытка проследить послевоенную судьбу не безызвестного, а, скорее, печально знаменитого Георгия Жеребкова: Б.Равдина слушали, затаив дыхание. Доклад А.Меймре («Ревельские "веселые ребята": А.Чернявский и П.Пильский»), основанный на скрупулезно собранных, строго документальных данных, отсвечивал лучшими страницами Ильфа и Петрова.

Отдельное заседание было посвящено 125-летию со дня рождения Игоря Северянина. О его поэтических неологизмах с лингвистической точки зрения рассказала Н.Фатеева. О том, какая завораживающая дисциплина текстология, напомнили Е.Куранда и С.Гаркави, разобравшие рукописные и печатные источники книги сонетов «Медальоны». Наконец, о том, что муза поэта — обычно реальная женщина с непростой судьбой и сложным характером, ярко свидетельствовал доклад Г.Пономаревой о гражданской жене поэта В.Б.Запольской, чья биография была буквально по крупицам воссоздана исследовательницей с такой яркой достоверностью, которая по плечу даже не каждому писателю.

Всего несколько докладов было посвящено поэтике. А.Возняк разобрала особенность художественного образа у И.Одоевцевой, А. Громова сосредоточилась на выявлении фольклорных жанров в прозе Л.Зурова, С.Абишева анализировала лирику живущего в Канаде Бахыта Кенжеева. Но наибольший резонанс вызвали доклады о современной прозе — не столько доклады, сколько их предмет, творчество Д.Рубиной (доклад Х.Вашкелевич) и В.Маканина. Впрочем, оба названных писателя к эмиграции как будто отношения не имеют и живут в тех странах, которые и считают своим отечеством — в Израиле и России соответственно. Конечно, И.Белобровцева рассматривала последнюю книгу Маканина сквозь призму последней книги Бунина (в аспекте «асимметричного ответа»), но в смысле традиций и влияний отечественной прозы Бунин не очень воспринимается как «писатель-эмигрант», а просто как мастер, как большой художник, на фоне которого многие другие — очень маленькие. И неважно, где написаны бунинские рассказы, в орловском подстепье или в Приморских Альпах, Бунину неизменно удавалось с галлюцинативной точностью воссоздать и couleur locale, и придать описываемому локусу символическую и мифопоэтическую глубину. Наш доклад был посвящен парижскому тексту Ивана Бунина.

К сожалению, которым обернулось одно из лучших форматных качеств семинара — получасовой доклад с обсуждением, — нам не удалось послушать несколько докладов в параллельных секциях, в том числе Р.Абисогомяна о «конце русского военного зарубежья в Эстонии» в 1940 году, доклад А.Губергриц о ревельско-парижском художнике Г.Круге и блок докладов на стыке музыковедения (Я.Росс), литературоведения (С.Доценко) и культурологии (А.Кюналь) о музыкальном русском зарубежье. Зато неожиданностью стала секция «Парадоксы эстонской эмиграции», где доклады эстонских коллег были прочитаны на русском языке и вызвали большой интерес у специалистов по русской эмиграции.

Неформальное общение носило гораздо менее дискуссионный характер, чем собственно заседания, хотя длилось ежедневно ничуть не меньше. Оказывается, биеннале — это слишком долгое ожидание, и участники семинара сошлись на том, что проводить подобные научные встречи стоило бы чаще. Площадка для этого есть — не случайно многие вспоминали и в докладах, и в частных беседах Дом русского зарубежья в Москве, на Таганке. Стоит подумать.

Татьяна Марченко